Свойство снега - стирать различия и сливать разное. Поэтому снег - это единство, это образ единого сущего. В таком единстве, снимающем различия, чувствуется восточная идея пустоты. Снег как образ пустоты. Пустота прозрачна, снег белый. Белый цвет есть образ прозрачности. Пустота и белизна вызывают ощущение одиночества, покинутости. В снежном безмолвии покинутость деревни Липовка, затерянной в зимней природе. Липовка летом не кажется покинутой и затерянной, может быть, потому, что буйство зелени, цветов, воды, травы, мощность леса и простор лугов вызывают иное ощущение: скорее уж кажется, что здесь центр мира и средоточие бытия, а дальние города, куда можно добраться по бесчисленным дорогам, веером расходящимся из центра - Липовки, - это периферия мира. Впрочем, покинутость и затерянность зимней Липовки - это, может быть, покинутость и затерянность средоточия бытия, его потаённого центра, а совсем не периферии. Покинутость бытия. Снег не просто покрывает землю и крыши домов. Снег создаёт мир обнажённой тоски, той ностальгии, которую Новалис назвал сутью философии. Но если философия - это тоска повсюду быть дома, то что значит это в заснеженной деревне? Здесь неуютность, чуждость, холод и дальность открытых белых лугов, омертвевших рек и опустевших, но всё же (лучше сказать: поэтому) самозамкнутых, мощных, молчащих и густых лесов. Исчезают те милые и мелкие, затейливые детали лета, которые делают мир уютным. И здесь же - уютность зимнего дома деревни. Зимний дом много уютнее дома летнего. Летом нет такого контраста дома и не-дома. Зимой мир контрастен и снегу противостоит огонь, горящий в русской печи нашего дома в Липовке. Что значит зимой "быть дома"? Быть дома около огня русской печи? Или быть дома в неуютности, потерянности, покинутости, холоде, белизне и пустоте снежной природы? Как можно быть там дома? Как возможна философия? Но может быть снег - это ещё и образ Ничто, которое Хайдеггер считает alter-ego бытия? И ужас Ничто, иначе называемый чувством открытия мира, падением в открытость бытия - это и есть то странное ощущение, с которым человек входит в заснеженный тёмно-светлый лес, или выходит на простор сливающегося с небом поля, или бредёт вдоль ветра метели по засыпаемой снегом дороге. Многие считают снег символом трансцендентного, говоря, что краски лета - это мир явленности, мир сей, а белизна зимы - это мир скрытости, мир тот. Но если снег - это трансцендентное, то сколь же странно, что его можно ловить руками, когда он падает, брать в руки пушистыми горстями, слеплять снежки, топтать валенками и долго обтряхивать снег с валенков веником при входе в дом. Не значит ли это, что трансцендентное вовсе не чуждо этому миру, что это не та, а эта сторона, что здесь, а не там, находится, существует и проявляется в простых и непотаённых формах всё то иное, что мы относим куда-то очень далеко? Но тогда, может быть, вовсе и нет двух сторон - той и этой, - мир един и просто в мире есть снег? В конце концов, снег - это замёрзшая вода. И если вода - это суть лета, вода пронизывает, пропитывает летний мир, падает дождём, сочится ручьями, выступает росой и, смешиваясь с другими элементами, заполняет всё живое летнее так, что, сдавливая ягоды малины, или гриб, или стебель травы, или листья деревьев, по пальцам стекает сок мира. Если так, то снег - это суть зимы, снег укутывает землю, падает с неба, стряхивается с ветвей и плоскостью безупречной стелется по реке или озеру. Сколь удивительно, что снег - это вода. Но сдавливая снег, по пальцам стекает вода. В этом тождестве субстанции мира видим мы тождество самого мира, тождество, не нуждающееся и не терпящее потусторонности. Ведь всякая потусторонность есть недоверие к этому миру, обеднение его. Стремление к иному не есть ли следствие непомерной гордыни человека, считающего, что в этом мире ему уже всё известно и не интересно? Или, может быть, эта гордыня - от комплекса неполноценности? Человек, чувствуя свою неспособность лицом к лицу встретиться с миром, со всей его сложностью, многообразием, с его тайной и его не-человечностью, относит всё то, с чем он боится встретиться в своей жизни, за пределы этого мира и этой своей жизни. Может быть, в этом исток религий? Страх перед снегом? Монохромная живопись снега. Это не только чёрный
лес над белой землёй, белый снег на чёрных ветвях, чёрные сухие травы
- скорописью по белым листам полей. Более интересно - белое на белом.
Глядите на листы снега - на них можно увидеть нарисованные белым пейзажи,
цветы и травы. Или цветы и травы на стекле окна. Белое на белом -
что это значит? Если белое - это пустота, что значит пустота на пустоте?
Пустота пустоты? Или, напротив, не-пустота пустоты? Что значит не-пустота
пустоты - нечто на поверхности пустоты, ещё-не-пустота? Или нечто
в глубине пустоты, уже-не-пустота? Вообще-то чисто живописно белое
на белом - это на самом деле чёрное на белом, или белое на чёрном.
Это какое-то особое чёрное - белое чёрное? Или это какое-то особое
белое - чёрное белое? Может быть, это серое? То, что одновременно
и белое, и чёрное? Но, пожалуй, в белом на белом серое только контур
или, напротив, только фон, и это не воспринимается серым, а именно
белым, пусть даже чёрным белым. Простая смесь называется серостью,
что не случайно имеет ещё и переносный смысл. Снег всё-таки должен
быть белым, или умирающим чёрным. Серый снег - просто грязный снег
пыльных городов, не знающих настоящей зимы. |