Игорь Бурдонов
Несколько слов, записанных в минуты душевного
волнения и раздумий.
Когда я был моложе, я тосковал по людям,
жившим много веков назад. Мне хотелось продолжить разговор с ними. Тот
разговор, который они начали, когда я ещё не родился. Тот разговор, который
я вёл с ними, когда они уже давно умерли. Только строки на бумаге остались
от тех людей, и мне казалось: это не всё, что они хотели сказать. Я пытался
их спрашивать и угадывать их ответы. Я пытался придумать их вопросы и подробно
рассказывал о себе и моём времени.
Теперь, когда я перешёл перевал
и спускаюсь по жизни к её концу, мне всё чаще хочется поговорить с моими
современниками. С людьми, которых я знал и которые знали меня, с моими
друзьями, моими учителями, с теми, кто был мне близок, и кому был близок
я. Но я с удивлением обнаруживаю, что многие из них уже умерли. И я сожалею,
что мы не успели поговорить при их жизни. Но ведь кто-то ещё остался, почему
бы не говорить с ними? Почему-то разговор с живыми чаще всего оказывается
совсем не тем разговором. Мы говорим о пустяках, о заботах, о погоде, о
постороннем. Разговор о вечности как-то не складывается с теми, с кем нахожусь
я по одну сторону её. Это грустно.
Но, может быть, и не нужно ни о
чём говорить? Достаточно молчания и соприсутствия.
Встретиться со своими одноклассниками и учителями через
тридцать три года - это событие, которое невозможно в реальной жизни. Но
оно происходит. Значит, это сильнее реальности. Кто может объяснить, почему
три школьных года значат не меньше, чем десятки других лет? Я смотрю на
своих одноклассников. Вижу ли я поседевших и полысевших мужчин? Постаревших
женщин? Если бы это был кто-то другой, я бы это увидел. Я каждый день это
вижу в метро. Я смотрю на своих одноклассников и вижу своих одноклассников:
мальчиков, девочек. Мальчики немного поседели и полысели. Девочки немного
постарели. Но они всё те же.
Странное это чувство - ощущение близости с людьми, которых
не видел многие годы. Казалось бы, что у нас общего, кроме уже далёких
воспоминаний? Но, наверное, мы вступаем в ту пору жизни, когда далёкое
приближается, а близкое удаляется. Это подобно рассматриванию пожелтевших
фотографий, или когда вдруг находишь старое письмо, о существовании которого
давно забыл.
Мы встретились и были бережны друг к другу.
Мои деревья меня предали. Мне казалось: берёза помнит
меня ещё ребёнком и поэтому она такая светлая. Мне казалось: сосна знает
мои помыслы и мечты и поэтому она такая высокая. Мне казалось: дуб чувствует
мою бесконечную душу и поэтому он такой древний. Но теперь я знаю: они
ничего не помнят, не знают и не чувствуют. Они просто деревья. А те, кто
помнят, знают и чувствуют... Боже мой! Они уходят один за другим, один
за другим.
С директором моего института, который старше меня на девять
лет, мы на "ты"; так повелось с давних пор. Инне Ивановне, которая старше
меня на семь лет, я говорю "Вы", а она мне - "ты"; так повелось с ещё более
давних пор. И это правильно.
Когда я брошюровал свои стихи в тетрадки, пятую тетрадку
я назвал "На распутье". Это время, когда человек решает, что закончил обучение,
и пытается найти свой собственный путь. Шестую тетрадку я назвал "Ученик"
- это время, когда свой собственный путь найден.
Человек - это сумма его учителей. Если бы где-нибудь
в виртуальной реальности можно было собрать моих учителей в одной комнате,
усадить их в кресла, предложить чаю, о чём говорили бы они друг с другом?
Мне кажется, они нашли бы общий язык. Ведь они уже давно ведут этот разговор
в моём сердце.
Говорят, в мозгу человека происходит некий химический
процесс, в результате которого прошлое выстветляется. Но мне кажется, что
тут наука, как это часто с ней случается, слегка лукавит. Прошлое светло
потому, что в нём было больше моих учителей. Это от них такой солнечный
свет на фотографиях памяти.
Инна Ивановна учила меня математике. Павильнее сказать:
она учила меня любить математику и радоваться ей. Когда я смотрю на моих
учителей, собравшихся в одной виртуальной комнате, пьющих чай и ведущих
неторопливую беседу, я понимаю, что, в сущности, они учили меня одному:
любить и радоваться.
Когда мне было двадцать лет, я обнаружил удивительный
факт. И я записал на листе бумаги:
"Всё проходит!"
Но только теперь, когда мне пятьдесят лет, я понял, что это
значит. Грусть наполняет меня по мере того, как то, что уходит из жизни,
остаётся во мне. Это невозможно отбросить, это хранится и не исчезает.
Этот удивительный факт ещё печальнее. И я записываю на листе бумаги:
"Всё остаётся!"
Наиболее точное определение истории дал, на мой взгляд,
Курт Воннегут:
"История! Читай и плачь."
Одно из наиболее глубоких определений философии дал Миша
Степанов на нашей встрече 20 февраля, в курилке:
"Философия! Это бред."
Но только благодаря Галине Васильевне я могу правильно понимать
эти определения.
"Бредить" - значит "мечтать". Это когда тело твоё остаётся
на земле, а душа улетает куда-то ввысь. Если в своём свободном полёте она
посмотрит вниз и увидит своё тело, то в это мгновение, которое так любят
описывать вернувшиеся из клинической смерти, рождается философия. Это когда
ты умер, но ещё жив.
Прежде всего, Галина Васильевна учила нас читать Историю,
чтобы мы могли плакать со знанием дела. Если бы не было этих уроков, я
бы, наверное, перестал писать стихи. Ведь поэзия - та же история, только
пропущенная через человеческое сердце. Как сказал кто-то из китайцев, без
печали нет поэзии. История и поэзия пишутся одними и теми же прозрачными
и солёными чернилами. Поэзия - это история путешествия в смерть и возвращения
из смерти. Где-то на этом пути она встречается с философией, бредящей об
Истории, которой нет, но которая должна быть. Они встречаются и плачут.
Мне бы хотелось сказать несколько слов о каждом, кто был
на нашей встрече 20 февраля, и о тех, кто не был. Но боюсь, это не нужно.
Ведь каждый заслуживает большего, чем несколько слов. Мне трудно писать
это место. Может быть, здесь лучше подошла бы одна из песен Димы Ставровского,
или ироничная реплика Жоры Радковского, или неподражаемое "гм" Мишы Степанова,
или улыбка Атты Агранович, или спокойное молчание Саши Лапшина, или ...
нет, так я, пожалуй, всех буду перечислять.
Я просто хотел сказать: "Хорошо, что мы встретились!" |
